Рыжков. Проза

Дядя Витя

С детства я мечтал оформлять книги. А сейчас берусь за такую работу неохотно. Неожиданно оказалось, что это дизайн, здесь нужно все скрупулезно рассчитывать. К тому же в отличие от станковой графики, которой я в основном занимаюсь, изготовление книги технологический процесс, в котором занято много людей. От них сильно зависишь, и результат часто разочаровывает. Но от работы с этой книжкой я не мог отказаться. Писатель Станислав Лем вызывает у меня восхищение, а стиль оформления большинства его книг – бурный протест. Так что я решил сделать книгу по-своему. Но есть еще более веская причина. Виктор Сергеевич Рутминский – известный филолог и переводчик был для меня не «Виктором Сергеевичем», а «дядей Витей». Впервые я появился в его доме в трехлетнем возрасте. Это был и есть необыкновенный дом. Стеллажи с бесконечными рядами книг, кресло-качалка, старинный письменный стол, покрытый зеленым сукном, чугунный бюст Пушкина, много картинок на стенах и всяких интересных вещей вокруг. Атмосфера уюта и покоя. Эту атмосферу создали хозяева дома – Виктор Сергеевич и Наталья Брониславовна. Мне и сейчас трудно представить этих милых, талантливых людей по отдельности. Но я пишу послесловие к книге, поэтому буду говорить о Рутминском. Есть старый мультфильм по рассказу Куприна «Девочка и слон». Так вот на этого доброго слона Виктор Сергеевич поразительно похож. С ним всегда было интересно. У дяди Вити для нас, детей, всегда имелся запас из множества смешных стишков и прибауток. Не удивлюсь, если окажется, что некоторые из них он тут же на ходу и придумывал. Редко я так хохотал, как в его обществе. Не только стишки были смешные, но и исполнялись они с великолепным артистизмом. Повзрослев, я вспоминаю, что в этих «экспромтах» не было ни грамма пошлости, их отличал отменный литературный вкус. Помню также восторженные отзывы о блистательных лекциях Виктора Сергеевича моих друзей – студентов университета. Я этими лекциям даже и не восхищался, потому что они незаметно стали неотъемлемой частью моего мира. И то, что я сейчас, хотя бы изредка, способен взять в руки книгу стихов и погрузиться в чарующий и странный океан поэзии, классической или современной, этим я во многом обязан Виктору Сергеевичу.

 
Я, Митя, и актуальное искусство

В воскресенье наши женщины выгнали нас из дома. Это был снежный холодный день. Ну, то есть не совсем выгнали, а велели погулять, пока они в квартире приберутся, чтобы мы не мешались. Стали гулять, чувствуем, что как-то не интересно в нашем дворе, холодно. Тут я и говорю своему сыну Мите: «Ты уже взрослый парень, пять лет уже живешь на свете, «Серебряное копытце» читал, а в музее Бажова до сих пор не был». Стыдно нам стало, музей-то, вот он, через дорогу. Такой симпатичный деревянный домик. Зашли в музей, там прихожая с печкой и пальто знаменитого писателя висит на крючке. Вышла специальная женщина, стала нас водить по комнатам и рассказывать про Бажова. А Митя стал рассказывать ей про маму, бабушку, папу и, особенно, про динозавров. Динозавров-то в музее не было, хорошо, что хоть ящерицы были и кузнечик из чугуна. И вдруг стали приходить люди, не совсем обычные для такого места. Какие-то модные девушки и юноши художественной конструкции с шарфами, плеерами, рюкзачками, пирсингом и сотовыми телефонами. Юноши и девушки то и дело произносили устаревшее слово «концептуализм». Это, оказывается, мы с Митей попали на международный фестиваль современного искусства «Ареал». На этом фестивале художники средствами актуального искусства городскую среду осваивали. Все заборы и стены исписали в городе. «Вспомни завтра», «Не спи», «Ты уникален» и еще чего-то там. Вот и дом Бажова решили освоить, даже не сам дом, а бревенчатый сарай во дворе. Тут мы с Митей страшно обрадовались. Митя очень любит, когда происходит что-нибудь необычное, а я художник, практикуюсь в «отживших формах искусства». Думаю: «Чем устаревшие пейзажи рисовать, дай-ка я в современной акции поучаствую». Зашли мы в сарай, а там на бревенчатой выпукло-вогнутой стене кино показывают. Какой-то разноцветный выпукло-вогнутый полосатый гуманоид неловко бегает по сказочному заснеженному лесу, зябко ежась. Где пробежит там следы, а в следах золотые самородки. И еще, кроме молодежи, там сидел на лавочке этот самый, выпукло-вогнутый и не шевелился. Рядом с ним стоял шевелящийся знаменитый художник Леонид Тишков, и у него изо рта шел пар. Митя как увидел гуманоида, сразу воскликнул: «Мумия!!!» Знаменитому художнику Леониду Тишкову это немножко не понравилось, он ведь старался сделать гуманоида доброго и не страшного. Он и сам добрый, Мите золото подарил. Тот самый самородок, из кино. Не верите, можем показать, он у Мити в шкафу лежит, на видном месте. Я знаменитого художника Тишкова тут же принялся хвалить за иллюстрации к книгам Булгакова, «Собачье сердце» и «Роковые яйца». Очень нравится мне, как он рисовал, пока не стал современным художником. Иллюстрации замечательные! Михаил Афанасьевич, думаю, тоже его одобрил бы. Они бы хорошо поняли друг друга, ведь у обоих медицинское образование. Тишков хорошо умеет рисовать кишочки, мозги, микробов и всякие хирургические инструментики. Заодно уж я и жену знаменитого художника Тишкова похвалил. Она хорошая детская писательница, Марина Москвина. У нас дома есть ее книжка «Моя собака любит джаз». Там картинки нарисовал ее муж, а написано «художник Буркин». Но меня-то не обманешь, я вижу, кто нарисовал по почерку. После моих похвал знаменитый художник Тишков стал объяснять свое современное искусство. Гуманоида на лавочке зовут Вязанник. У Тишкова есть мама, она живет в маленьком уральском городке и вяжет из старых тряпочек красивые круглые коврики. Леонид попросил ее связать таким способом костюм для него. Потом костюм на себя надел и стал по лесу бегать. Ему повезло, было начало ноября, и первый снег выпал, как по заказу. Это он придумал такую историю, как будто на Урале, в бажовских местах завелся сказочный Вязанник. Где он пробежит – люди золото находят. Так что Леонид Тишков – это почти что Серебряное Копытце. Потом знаменитый художник показал нам кино и про свою бабушку. Как она коврики вяжет и про них рассказывает: «Вот тряпочка из моего давнишнего платья, а вот кусочки Лениного пионерского галстука». Так что получается не просто коврик, а спираль спрессованного цветного времени. Коврики такие наши предки еще в глубокой древности плели. Они потому круглые, чтобы на cолнышко походить. А солнце - символ вечности. По научному «солярный знак».

Резко контрастируя с остальной публикой, смотрел и слушал с нами концептуальную акцию один заслуженный опытный искусствовед. Он пришел этот фестиваль в Бажовскую Энциклопедию вставлять. Трудно ему было, непонятно. У всякого человека в голове есть полки. Так вот, на его полки это явление никак не могло влезть, у него там, в голове очень много знаний, места пустого совершенно не осталось. Я смотрю, человек мучается. Сказал, вот мол, фольклорные мотивы используются здесь. Лицо его прояснилось, он вздохнул с облегчением, ведь за фольклорный отдел Энциклопедии другой опытный искусствовед отвечает, вот пусть он и отдувается.

Я тоже плоховато понимаю современное искусство, столько нового обрушилось на мои мозги! С мобильным телефоном не могу разобраться, столько кнопочек в нем, а тут еще компьютер. Страшное дело. На остальное уже ума совершенно не остается. Так и буду жить дальше отсталым человеком. Все равно было интересно поприсутствовать на этом культурном событии.

Митя тоже не скучал. Он человек неиспорченный, знаменитостями не интересуется. Кино посмотрел, конечно, но оно очень быстро кончилось. Зато в сарае окна такие узкие, что в них с трудом можно протиснуться и пролезть во двор. Такое интересное занятие, хоть сто раз пролезь, не надоест. А во дворе много заборчиков и колодец с воротом, вот только заколочен, упасть в него нельзя. Потом еще у Мити было приключение, с начинающим искусствоведом Мариной Соколовской на сеновал без разрешения слазали по приставной лестнице.

Так что очень содержательная у нас прогулка получилась.

 
Поэзия и живопись

И вы, поэты, как дельфины
Не избегайте с нами встреч –
Уже почти до половины
Мы понимаем вашу речь
А. Решетов

С Алексеем Решетовым я познакомился, может быть даже раньше, чем прочел его стихи. Художник Брусиловский пригласил поэта Решетова посмотреть свои картины. Меня, студента второкурсника позвали, чтобы я помог спустить с антресолей монументальные крупноформатные полотна, а заодно показать дорогу до мастерской. Мы встретились на углу Малышева и Восточной. Я увидел перед собой пожилого, худенького невысокого человека в берете, с длинным носом и печальными глазами. Увидев меня, он обрадовано воскликнул, что я, оказывается, молодой и здоровый, и тут же предложил мне пойти в ресторан «Серебряное копытце» и «начистить клюв» какому-то грубияну. Но я разочаровал своего талантливого тезку и от мушкетерского приключения малодушно уклонился.

В мастерской Решетов оценил картины по достоинству, как и следовало ожидать, но меня удивили две вещи. Во-первых, он принялся Брусиловского, моего кумира в то время, бесцеремонно критиковать. Во-вторых, в суждениях поэта была очевидна не только любовь к живописи, но и некоторая в ней опытность. Впоследствии и в замечательных стихах Алексея Решетова я часто распознавал взгляд рисовальщика и живописца.

Брусиловский, среди прочего, показывал свою знаменитую серию больших картин «Похищение Европы». Это странные, насмешливые, но добрые картины. Сюжет десятки раз иронически интерпретирован, между Европой и быком происходят разнообразнейшие взаимоотношения. Фигуры, как и сама классическая традиция, решительно деформированы. Нарисованы и написаны полотна с выдающимся мастерством. Женские тела по рембрандтовски таинственно светятся и мерцают на темных «музейных» фонах или «вылеплены» со скульптурной четкостью, как на фресках Микеланджело. Решетов искренне выразил свое восхищение, но потом сказал, что многое неправильно, особенно цвет. Там, в картинах, есть декоративные элементы, какие-то неясные формы, напоминающие драпировки или цветы. Написаны они вызывающе яркими красками и привносят в солидные уравновешенные композиции современную, острую кокафонию. Поэт категорически воспротивился этим декоративным элементам, изумившись, как художник, способный создать такую цветовую гармонию, может допускать в своей работе «эту белиберду». Брусиловский мягко возразил, что гармония будет еще совершенней, если в ней присутствует диссонанс. С моей точки зрения он абсолютно прав. Но Алексей Решетов глубоко понимает и чувствует живопись, сами его заблуждения свидетельствуют об этом. Свидетельствуют об этом и его стихи. Я, как многие, понимаю поэтический язык «почти до половины», и стихи Решетова мне помогает воспринять их яркая живописность и образная изобразительность. Есть в драгоценном наследии поэта близкая мне сюжетная линия, стихи о художниках и картинах. Цикл стихотворений «Натурщица». Неизвестно, насколько автобиографична эта маленькая поэма, наверное, не вполне. Но в ее герое – мальчике военных лет, невольно хочется узнать автора.

Вообразите
Замки и мосты,
Что угольком из утюга рисует
Мальчишка конопатый в уголке –
Сын прачки и убитого солдата…

С мальчиком общается старый художник, у которого в реальной жизни, несомненно, был один или несколько реальных прототипов: «В сторонку отодвинувши кармин, Сиену, кобальт и другие краски, Художник мажет маргарин на хлеб, Но не ножом, чудак, а мастихином. И угощает мальчика…», «Ах да, - художник говорит – забыл Еще тебе сказать я про натурщиц: Искусство плачет, как дитя и грудь ему дает натурщица, как матерь…»

Ах, где они теперь, натурщицы мои?
Одни эвакуировались сразу,
Другие в санитарках на войне,
А третьи здесь, но страшно похудели…

Стихотворение «Художник» мог написать только человек, воспринимающий живопись как глубоко личное переживание:

…И живописец бросил кисти,
Надел берет и вышел вон.
И вот уж мы боимся мысли,
Что мог не жить на свете он.

Когда-то я делал свою выставку в старом здании ЕМИИ, надо было успеть к сроку, времени было мало. Поэтому я оставался там допоздна. В старом доме, среди старых картин текла неведомая публике, потаенная жизнь. Чувствовалось, что картины ждут, не дождутся, когда я, наконец, уйду. Конечно, я не мог не вспомнить Алексея Решетова.

Когда музеи закрывают,
Когда за окнами темно,
Портреты тот час оживают
И с натюрмортов пьют вино.
На берегах пейзажных речек
Где над кострами вьется дым,
Портреты-женщины лепечут,
Мужчины плечи гладят им,
И любо им пожить, как людям,
О том, что на сердце, сказать,
Заплакать, если больно будет,
Смеяться…
В рамки не влезать.

Я подумал, какую свою картинку подобрать к этому рассказу? Наверное, «Грачи прилетели». Там на небе арабской вязью написано название поэмы великого Низами «Лейла и Менджнун». К тому же уместно будет отметить мастерство Алексея Решетова в создании неожиданной поэтической фабулы. В одном стихотворении он описывает гостиничный номер с репродукциями картин передвижников. Заканчивается стихотворение так:

Ты только что встал на постой,
Прилег на казенной постели,
Приходит Саврасов седой,
Грачи, говорит, прилетели.

 
Мильён названий

№3439:Девушка Зоя из Мезозоя, №2543: Театр одного вахтера, №3385: Безумие как точная наука, №1002: Дети хорошо переносят бессмертие…, №3529: Хочешь жить, сумей родиться!

Даже не знаю, с чего и начать, пребываю в растерянности… Повсюду современное искусство! Не выпадать же из культурного процесса? Так что начинаю «задрав штаны, бежать за комсомолом». В конце прошлого года на Пушкина,12, в Союзе писателей состоялась презентация книги «Мильён названий», вышедшей в издательстве ИГНЫПС. Солидное издание, литературно-философский продукт. 40 авторов за 10 лет создали 4000 произведений. Книге предпослана скромная выдержка из Британской энциклопедии с информацией о представленном в «Мильёне названий» литературном жанре - «дюпонизмах». Основоположник жанра – вымышленный персонаж Франсуа Дюпон, вожди движения – Павел Ложкин, Саша Четверг, Александр Седов, Сергей Ивкин и др. Удовлетворительного определения жанра не существует, что порождает плодотворнейшие дискуссии. Кто-то утверждает, что это «фразы, слова, предложения, рожденные двусмысленностью, искажением восприятия, сочетанием слов, слогов и звуков, соединением слов, нестандартными наблюдениями и т. п.» Явление получит свою полноту и целостность, когда названий наберется миллион. Кто-то считает, что это «недоношенные афоризмы», или «этюды для упражнений поэтов и философов». Кто-то заявил: «Афоризм - это когда подумал, а потом сказал. Дюпонизм – когда сказал, а потом подумал». Кто-то считает его «функцией настоящей поэзии», а кто-то «средством разрушения языка».

Презентация отличалась непринужденной веселостью. В фойе экспонировались графика и живопись, пластическими средствами выражающая сущность дюпонизмов, или иллюстрирующая их, или не имеющая к ним никакого отношения. Вечер начался с чтения однострочий авторами. Под смех и аплодисменты публики их остроумно комментировал короткими музыкальными фразами паренек с саксофоном. После чего вспыхнула филологическая баталия, отличавшаяся, на мой взгляд, чрезмерной тягой к классификации. С нетерпением ждали куда-то запропастившегося профессионального филолога, чтобы он внес ясность. Попутно была исполнена песня под гитару, в традиционном бардовском жанре, но с однострочием из книги в качестве припева. Женщина-педагог пригласила всех на выставку детских рисунков, в названии которой использован дюпонизм. Поэт Бутер-Бродский щедро одарил присутствующих своими блистательными перлами, которые при ближайшем рассмотрении оказались перловой крупой. Было очевидно, что переполненный людьми зал горячо проникся этим, то ли новым, то ли старым, то ли несуществующим жанром.

Книга получилась вполне бредовая и смешная, что мне, за некоторым исключением, нравится. В ней ощущается прерывистый, учащенный пульс жизни современного мегаполиса. Целостное и привычное пространство, в котором мы когда-то медленно и плавно передвигались, превратилось в разорванные, несвязные и стремительно мелькающие мимо фрагменты, прошитые рублеными фразами рекламных слоганов и SMS-сообщений. Писать некогда! Читать некогда!

Как пользоваться такой книжкой? Можно все-таки традиционно почитать ее перед сном, удивляясь внезапным петлям и вывертам нашего языка, а заодно и нашей жизни. Можно почерпнуть там темы, названия и направление собственных произведений. Можно соотнести явление с творчеством прославленных мэтров литературного авангарда. Можно выучить все дюпонизмы наизусть и коллективно извлекать смыслы из их порядковых номеров, чтобы вдоволь посмеяться… Можно еще устраивать многократные инсталляции-презентации. В общем, полная АБСТРАКАДАБРА.

 
Хачкары

Армению на карте разыщу я
Ты так мала, моя отчизна-мать.
Что занимаешь площадь поцелуя,
И можно всю тебя поцеловать.
Арамаис Саакян Перевод с армянского Марка Рыжкова

Линогравюра – очень хорошая вещь. Черно-белая условность и аскетизм этой лаконичной техники многому научили меня. Сделав когда-то два десятка гравюр, я решил, что, пожалуй, мне лучше будет восхищаться чужими, чем делать свои. И все-таки несколько своих листов я считаю удачными. Среди них – армянский триптих.

Там изображены хачкары – армянские надгробия. Хачкар – по-русски – крест-камень. Одна из давних и не слишком достоверных легенд говорит, что в Армении в старину был обычай выплачивать долги в дни церковных праздников, когда весь народ стекался к храмам. Бедные и гордые горцы, не желая попадать в кабалу к обитателям плодородных и богатых долин, стали высекать на камнях кресты, вписанные в схематичные планы церквей, чтобы им было, где молиться. Действительно, на многих хачкарах можно обнаружить портал, алтарь… и языческий солярный знак, который неизменно, в течение тысячелетий, повторяется в местной каменной резьбе со времен древнего царства Урарту. И все-таки хачкары – это надгробия. Все они очень разные, как были разными люди, в память которых поставлены камни. Простые и грубые соседствуют с утонченными и нарядными. Вокруг крестов – ангелы, святые или изощренные орнаменты в мусульманском вкусе. Есть орнаменты более строгие, неповторимо армянские, их – больше всего, есть плетеный узор идентичный ирландской средневековой традиции (источник декора один – Византия) Есть современные хачкары, где ощутимо присутствует влияние модернистской скульптуры Запада. Вулканический туф – удивительный камень, мягкий и долговечный. Это благодатный, теплый материал очень красивой фактуры и цвета.

На центральной гравюре триптиха я вырезал Арарат, священную для армян гору. Я сделал Арарат сложенным из хачкаров. Большое кладбище. Западная Армения и "пленный" Арарат находятся в Турции. В начале ХХ века, в разгар 1-й мировой войны в Западной Армении геноцид, продолжавшийся уже много лет, достиг своего апогея. Было убито больше миллиона людей. Их единственная вина заключалась в том, что они – армяне. Это событие было предвестием многих трагедий прошлого века, в том числе фашизма разных цветов и Холокоста. Что же предвещает нам гибель знаменитых Нью-Йоркских башен-близнецов?

С Арменией я встретился благодаря своему отцу, Марку Рыжкову. Он был талантливым и разносторонним человеком, с увлечением занимался фотографией, живописью, скульптурой, писал стихи. Возможно, причиной этому были не только творческий темперамент и одаренность, но и его профессия. Мой отец был врачом-паталогоанатомом, незаурядным врачом, а это занятие очень печальное, связанное со смертью и требует мощного противовеса в жизни. В 70 году в Ереване, в Армении состоялся всесоюзный съезд паталогоанатомов, мой отец там был и полюбил эту древнюю, сказочную страну и ее красивых, солнечных людей. Наверное, никто не сможет точно сказать, почему это произошло. Может быть, сыграло роль трагическое сходство судеб двух народов, евреев и армян. К тому же открытая кавказская щедрость и шумное радушие резко отличаются от привычной нам уральской угрюмой сдержанности. Вернувшись домой, мой отец стал изучать армянский язык и переводить с него стихи, которые ему нравились. Поэзию Марк Рыжков очень любил и хорошо знал, а поэзия Армении – это целая вселенная. И поэтический перевод превратился из хобби во вторую профессию. Стихи армянских поэтов убедительно, образно и красиво зазвучали на русском языке. Армяне, услышав хотя бы одно слово на своем языке из уст иноплеменника, радуются и готовы одарить любовью такого человека. Что уж говорить про моего отца, который открывал для нашей большой страны их удивительные сокровища. Он часто бывал в Ереване.

В 88 году мой отец умер.

Как получилось, что на его могиле стоит хачкар, я и сейчас не совсем понимаю. Каким-то чудом. Я об этом совсем и не думал. Его привезли друзья моего отца.

Решили сделать памятник из туфа, кто-то поехал в Армению…

Скульптор Генрих Амбарцумян был знаком с моим отцом очень недолго. Когда-то они встретились в Ереване, беседовали… Узнав, что ищут камень для надгробия Марку, он не только помог найти камень, но и взялся сделать хачкар. Хороший камень стоит недешево, сделать такую работу можно не меньше, чем за месяц. Генрих – талантливый, известный художник. Вывезти хачкар из Армении в то время было непросто. Никто никаких денег у нас не взял, да у нас их и не было.

Потом я был у Генриха в Армении. Непривычно синее небо, сиреневые горы, выжженная земля, камни, маленькие древние храмы, невероятно красивые женщины и кудрявые дети с огромными черными глазами. Запах костра и еды на улицах и во дворах. Мясо, лаваш, фрукты, вино. Чувство всеобщего горя после недавнего землетрясения и медленно ползущая серо-зеленая колонна танков на Эчмиадзинской трассе.

В Ереване я открыл для себя мир армянской живописи. Великий Торос Рослин, Мартирос Сарьян, Геворк Григорян по прозвищу Джотто и великий Минас. Видел, как Генрих работает с детьми в ереванском эстетическом центре. Как во времена Возрождения маленькие ученики приходят работать в мастерскую художника. Помню, как 9-летний мальчик высекал скульптуру из камня. Мускулистый герой побеждает быка.

Генрих тоже приезжал в Свердловск: посмотреть памятник на месте, кое-что доделать и поправить. Как и всем, кто хочет быть в другой семье, стране, культуре не праздным туристом, а проникнуть в ее внутреннюю жизнь, этому кавказскому амбициозному мужчине, несмотря на опыт армейской службы в России и долгое пребывание в Ленинграде, вновь пришлось приложить усилие, чтобы преодолеть разницу наносных, не главных привычек, представлений, ценностей… Я тогда переживал не лучшие свои времена, и Генрих предсказал мне, что теперь. когда на могиле моего отца стоит армянский камень, у меня будет много друзей и все постепенно наладится. Самое удивительное, что его подробные, обстоятельные прогнозы и предсказания осуществились с почти буквальной точностью. Последнее время я часто вспоминаю Генриха, как он говорил: "Мексику хочу увидеть, никогда там не был, а чувствую, как будто что-то там забыл".